(О переписке Добужинского и Набокова)

В Бахметьевском архиве в Нью-Йорке хранится личный фонд замечательного живописца и театрального художника Мстислава Валерьяновича Добужинского (1875-1957). С согласия сына художника Ростислава Мстиславовича, с которым я несколько раз встречался в Париже, мне разрешили ознакомиться с этим фондом, где сохранились ценнейшие материалы об американском периоде жизни художника. (Уехав в 1924 г. из России в Каунас, Добужинский жил и работал во Франции, Англии, Италии, Литве; в 1939 г. поселился в США.) [На снимке. М.В.Добужинский.]

Мстислав Валерьянович имел привычку оставлять копии своих писем или наброски ответов. Поэтому фонд дает редкую возможность восстановить его письма — из них особый интерес представляют письма к В.В.Набокову. Они охватывают довольно значительный период — десять лет, с 1939 по 1949 г., начиная с того времени, когда Набоков находился еще в Париже и стремился переехать в США.

В письмах упоминаются многие видные деятели русской эмиграции, с которыми сотрудничал художник и которых знал писатель: историки Карпович и Ростовцев, музыкант и дирижер С.А.Кусевицкий, А.Л.Толстая, М.А.Чехов, художник А.Н.Бенуа, композитор А.С.Лурье, режиссер и педагог Ф.Ф.Комиссаржевский, писатель М.А.Алданов.

Осенью 1939 г. Набоков, понимая всю опасность дальнейшего пребывания в Европе и находясь в тяжелом материальном положении, обратился к ряду друзей и знакомых, которых он знал или которые были знакомы с его отцом, с просьбой помочь ему устроиться на работу в США. Среди тех, к кому обратился Набоков, был и Добужинский, которого он знал с детства: художник был его учителем рисования в Петербурге. Вот как он сам рассказывает об этом в книге "Другие берега": "...знаменитый Добужинский, который учил меня находить соотношения между тонкими ветвями голого дерева, извлекая из этих соотношений важный, драгоценный узор, и который не только вспоминался мне в зрелые годы с благодарностью, когда приходилось детально рисовать, окунувшись в микроскоп, какую-нибудь еще никем не виданную структуру в органах бабочки, — но внушил мне кое-какие правила равновесия и взаимной гармонии, быть может, пригодившиеся мне и в литературном моем сочинительстве".

В письме, датированном 31 октября 1939 г., Набоков писал:

Дорогой Мстислав Валерьянович,
Я уже около двух лет стараюсь наладить переезд в Америку, свой и семьи (жена и 5-летний сын). Главная трудность состоит в том, что не располагая никаким капиталом, я непременно должен представить в консульство affidavits (поручительства. — Авт.), которые служили бы для властей достаточной гарантией. Друзья, которые у меня есть в Америке, с трогательной готовностью мне их дают, — но все они сами иммигранты и не располагают крупными средствами, а богатых людей не знаю. Вот я и подумал, что, находясь в Америке, Вы, может быть, могли бы попросить кого-нибудь посостоятельнее, в виде большого одолжения, дать мне affidavit; сейчас вопрос визы становится для меня особенно остро — иначе, поверьте, я не стал бы Вас беспокоить такой просьбой — но положение мое, правда, отчаянное по многим причинам. Хотя это само собой разумеется, но хочу подчеркнуть, что я, конечно, обязуюсь никогда ни при каких обстоятельствах не обращаться к помощи возможного поручителя. Я надеюсь на Вашу дружбу и отзывчивость, и мне хочется верить, что Вы кого-нибудь найдете и уговорите.

Добужинский в тот же день обратился к А.Л.Толстой, председателю Толстовского фонда, и сразу ответил Набокову.

Дорогой Владимир Владимирович,
Только сегодня получил Ваше письмо, пересланное мне Александрой Львовной Толстой, которая пишет мне, что С.А.Кусевицкий уже устроил все необходимое и приезд Ваш обеспечен, чему я страшно рад.

Я повидал сегодня же двух лиц, которые, как я убедился, могут быть Вам полезны и помогут в смысле знакомств с литературными и главное издательскими кругами. Я пока сам только что начинаю делать знакомства, но еще не в курсе многого.

Др. Ярмолинский, у которого я был, заведует русским отделом огромной N[ew] Y[ork] Public Library и имеет очень большие связи. Он говорил мне, что не советует очень рассчитывать на заработки переводами, т[ак] к[ак] тут вообще переводной литературы издается сравнительно мало. Думает, что при Вашем знании языка Вы будете писать Ваши произведения по-английски. Я передаю только его мнение. Другой мой собеседник, Малицкий, управляет русским и художественным отделом одного из самых больших или самого большого книжного магазина и издательства Brentano на 5 avenue, который тоже хочет [для] Вас постараться.

Нечего и говорить, как я буду рад Вашему приезду, как и все, и так надеюсь, что все наладится, и мы Вас тут увидим. Незаметно, чтобы война тут отражалас[ь] на жизни, театральный сезон, напр[имер], живее, говорят, прошлогоднего. Я еще мало ориентирован, т[ак] к[ак] в сущности в самом N[ew] Y[ork] всего месяц, сначала жил далеко от N[ew] Y[ork] в Connecticut, где готовил с Чеховым и его студией спектакль (переделка "6 псов"), а потом 2 недели не вылезал из театра. Я присматриваюсь к американцам и их мало еще мне понятному mentality (умонастроение. — Авт.) — очень много неожиданного. Какая-то смесь наивности и классической их меркантильности. Достоевский, которого хотели мы показать, оказался непонятен и смеялись в самых неожиданных местах, что даже загадочно! N[ew] Y[ork] вообще меня поражает по-всякому.

К нашей радости, кажется, сюда собирается Ал[ександр] Н[иколаевич] Бенуа. Спешу сегодня же послать Вам ответ и, пожалуйста, напишите, как с отъездом.

Сердечно Ваш
М.Добужинский.

Многоуважаемая Александра Львовна,
Я сегодня же написал В.В.Набокову. Наведя некоторые справки — я мало еще кого знаю, — но те два лица, у которых я был, очень охотно помогут свести его с издательствами и литературными кругами. На заработки переводами, по-видимому, рассчитывать особенно не приходится, так как сравнительно мало издается переводов литературы, и у издателей есть свои переводчики, там очень большая конкуренция и проникнуть в эту среду, как мне говорили, трудно.

Я думаю, что при том знании языка Владимир Владимирович в конце концов станет писать и по-английски. Думаю также, что его заработками могли бы стать лекции или отдельно, или в каком-либо университете или другом учреждении. При его образованности тем, хоть отбавляй, а при этом Владимир Владимирович и неординарный специалист по энтомологии (по сей специальности он окончил Кембридж, может и это пригодиться). Я не могу никак найти Михаила Ивановича Ростовцева. Он, кажется, если я не ошибаюсь, уже хотел что-то сделать для него в университетской области.

Владимира Владимировича я знаю с детства, он был одно время моим учеником, когда был мальчиком — мы вспоминали о моих уроках рисования еще недавно в Париже. Я его очень люблю и как писателя, и как совершенно исключительного человека и так бы хотел его приезда и чтобы благополучно он устроился.

Спасибо Вам за хорошие слова о моей работе и очень жалею, что не пришлось познакомиться с Вами. Надеюсь в будущем это будет.

Искренне преданный
и уважающий Вас М.Д.

Следующее письмо художника писателю датируется 10 августа 1941 г.

Дорогой Владимир Владимирович,
Был очень сердечно обрадован хорошей весточкой от Вас, милый друг. Все не мог взять перо в руки, чтобы написать Вам — руки заняты кистью и карандашом все время, беспрерывно и конца краю не вижу работе, но ею увлечен. Никому не пожелаю провести лето — пекло — в N[ew] Y[ork], а мы еще живем среди несмолкаемого адского шума Бродвея, я мог изучить все оттенки — шуршание, жужжание, гудение, хрипение, бряцание, зверский грохот... Каждую ночь еще вопят сирены амбулансов и пожарных, визгом, жалобами и воем надорвали сердце мое. Как мы мечтаем о природе, ездим иногда к Чехову, а особо как приглашают гостить... в Wellesley!! Спасибо за подробности Вашей жизни... Обнимаю. Ваш М.Д.

Прошло более года, прежде чем художник отправил новое письмо (6 декабря 1942):

Дорогой Владимир Владимирович.
Стыжусь, что до сих пор не откликнулся — завертелся с театром, а потом впал в тоску, что всегда есть последствие, ибо театр страшно грубая история. И как бы другие ни хвалили (а Соро[чинская] ярмарка имела "успех"), самому невозможно быть довольным, а Чехов совсем впал в уныние, хотя сказать из американцев сделал настоящих хохлов. Я все еще живу, как видите, этой ярмаркой, куда уже очень много вложил сил за 5 мес[яцев] работы, и сам все написал. Утешаюсь тем, что пишу и пишу все свои воспоминания. И мне страшно ценно и дорого то, что Вы сказали. Крепко обнимаю Вас, дорогой друг, и шлем с женой сердечный привет Вам обоим. Ваш М.Д."

4 апреля 1943 г. было послано письмо:

Дорогой друг, давно собираюсь Вам написать. Поздравляю Вас с получением премии (в конце марта 1943 г. Набоков получил стипендию от фонда Гуггенхайма. — Авт.) и моральная, и материальная поддержка не мешает в нашей трудной жизни. Как она у Вас идет? Я часто думаю, какой пробел у меня, что Вы не здесь. Напишите о себе!

Я встречаюсь с композитором Лурье, который написал или пишет музыку на сюжет "Идиота" Достоевского и мечтает поставить это произведение. Он просил меня узнать, не заинтересуетесь ли Вы сделать из романа либретто? Если да, то он с Вами спишется или повидается и расскажет о своих планах, которые довольно необычны. Хочет и меня заинтересовать.

У меня все как-то проходит мимо носа и остается мне куропаткинское терпение, терпение и терпение, но если что выйдет, расскажу Вам.

Все последнее время я дал себе делать пустяки. Впрочем, написал маслом вдруг большой натюрморт с зимним видом. Больше же строчу пером, воспоминания толстеют. Написал по просьбе не очень мне симпатичного "Новоселья" (журнал, издававшийся в США. — Авт.) о Петербурге, а в Н[овый] Журнал с благословения Алданова отдал статью о Фокине (М.М. Фокин — известный хореограф. — Авт.) (долго корпел). Мой пример заразил Мих[аила] Чехова (ему много прочитал из моих восп[оминаний]), и он сам стал писать, мне прислал из Холивуда несколько очень интересных отрывков для прочтения.

Откликнитесь! Так буду рад...
Ваш
М.Добужинский

Сердечный привет наш милым Карповичам!
Вы когда-то написали маленькие стихи, посвященные мне. Их у меня нет, а я очень ими дорожу, как знаком отличия. Это для меня Владимир 1-ой степени и с короной! Если Вы найдете у себя или вспомните, пришлите мне эту регалию.

Вскоре последовало новое письмо (12 мая 1943 г.):

Дорогой Владимир Владимирович,
я все поджидал ответа на мое письмо, но теперь думаю, что Вы вовсе его не получили. Писал я в начале апреля. Меня просил композитор Артур Сергеевич Лурье запросить Вас снова: не захотели ли бы Вы с ним вместе обратить "Идиота" Достоевского в оперу... Если Вас эта неожиданная идея может заинтересовать в принципе, он мог бы приехать к Вам и теперь очень ждет Вашего мнения. Ответьте на сей пункт и главное расскажите хоть в двух словах о себе. Очень без Вас скучаю!

Про себя могу доложить немного. Пописываю. В Нов[ом] Журнале появится моя статья о Художеств[енном] театре, воспоминания, довольно длинные, и со страхом буду ждать Вашей критики! Делаю сейчас иллюстрации для Левши-Блохи Лескова, но света и слабых контуров не вижу.

Я сделал неосуществившуюся в Metropol[itan] Opera постановку "Войны и мира" Прокофьева и, как Вам известно, — эскизы декораций и костюмов "Хованщины", которая должна пойти с середины наступающего сезона. Занят также теперь и подготовкой "Любви к трем апельсинам" Прокофьева в театре City Center с Ф.Комиссаржевским режиссером. Вероятно, Вы также знаете, что мной были сделаны декорации и костюмы в парижской Grand Opera для "Половецких плясок".

28 декабря 1944 г. Добужинский посылает писателю письмо, в котором есть и много "личного".

Дорогой друг Владимир Владимирович,
Наконец, послал Вам "блоху". Я долго ждал выхода книжки 2-м изданием в расчете, что репродукции будут приличнее и нестыдно будет ее дарить. Но хотя действительно напечатано лучше, все-таки я не очень доволен (цвета грубы), но уже 3-го издания помру и не дождусь, поэтому уж примите сие.

Я и невежливо долго не реагировал на присылку Вашего Гоголя (не сердитесь!). Дедикас (посвящение — Авт.) меня тронула, можно сказать, до слез. Я так рад, что книга, как я часто слышу, очень хорошо прошла, "дошла" и уколола! К сожалению, хоть я стараюсь вчитываться, мне, при моем весьма дилетантском знании языка, дается это медленно.

Вы, конечно, понимаете, каково должно быть наше душевное состояние, и как мы были счастливы получить недавно из Парижа от сына ответную телеграмму и открытку — все в его семье благополучно, а о младшем сыне ничего не знаем после того, как Литва стала частью "Союза"...

Если Вы захотите проститься и прислать два слова, будем очень очень счастливы. Пишу почти в канун Нового года и дай Бог, чтоб Новый год был получше этого ужасного года. Шлем Вам самые самые сердечные пожелания. Ваш.

Последнее хранящееся в архиве письмо художника Набокову датируется январем 1949 г.

Пишу Вам вот по какому поводу: композитор Лурье Арт[ур] Серг[еевич] увлекся мыслью написать музыку на "Арапа Петра В[еликого]". Думая сделать из этого маленькую оперу, он меня посвятил в этот проект, но "Арап" есть лишь введение к незаконченной Пушкиным variйtй (вариант. — Авт.) — только отдельные стоячие картинки (чудесные, конечно) и лишь завязка, но как догадываюсь, что как двинулось бы дальше — развязка??

Либреттисты [обыкновенно] совершают кощунственные акты, и как мало осталось от Пуш[кинской] П[иковой] Д[амы] в опере и как переделан Онегин.

Но сие не пример. Хочется именно догадаться о Пушкинской мысли. Ни я, ни Л[урье] не осмеливаемся, и я пишу Вам, не заинтересует ли Вас такая загадка? Мы уверены, что если захотите, Вы единственный, кто мог бы вышить нечто на этом отрывке пушкинской канвы!

У Пушкина где-то (я сам не читал) есть неск[олько] мыслей об Арапе, которого, по-видимому, ему хотелось закончить и его заметка, что Ибрагим женился на боярышне Ржевской, которую ему сосватал Петр, но потом они расстались, т[ак] к[ак] она ему рожает белого ребенка. А в самой повести, в начале, от связи с графиней L* рождается черный сын. Может быть, эти два происшествия и должны создать бы в дальнейшем некие комбинации? Я просил кой-кого из здешних пушкинистов поискать у Пушкина еще намеков.

Как Вы смотрите?

Напишите — буду рад случаю увидеть Ваш малень(кий) почерк (и бабочку) и хоть что-нибудь узнать о Вашей жизни и о Вашей семье...

В архиве Добужинского имеются письма Набокова, а в фонде писателя в Вашингтоне, в Библиотеке Конгресса, — оригиналы писем художника.

ГРИГОРИЙ БОНГАРД-ЛЕВИН

Москва

"Русская мысль", Париж,
N 4297, 16 декабря 1999 г

- Oбсудить на форуме

- Версия для печати