Вероятно, Набоков – самая большая потеря русской литературы. И не только потому, что в лучшую свою пору перешел с родного языка на иностранный, но и потому, что изначально был вытеснен из живой жизни в воспоминания о ней. Что делать, он такой, какой есть, а не такой, каким мог быть.
Но и такой, если воспользоваться подсказкой Виктора Шкловского, Набоков был чемпион. И прежде всего чемпион двуязычия. Сам он не находил себе предшественников, а пример Джозефа Конрада, пожертвовавшего польским языком ради английского, попросту отбрасывал, потому что никакого следа в польской литературе тот не оставил. Ничуть не лучше и с последователями. Ведь даже упорно выдвигаемый на эту роль Иосиф Бродский не оставил своего особого следа в американской литературе.
Но русский Набоков и Набоков американский равновелики и вполне уравновешивают друг друга. Во всяком случае, на весах только что завершенного, по сути, десятитомного Собрания сочинений, где первая пятерка томов (1997 – 1999) охватывает американский период, а вторая (1999 – 2000) – русский.
Американскому пятитомнику предшествовали у нас только вразнобой изданные книги и сборники, так что даже сравнивать его не с чем. Русский пятитомник появился через десять лет после четырехтомного собрания в приложении к “Огоньку” (1990) и уступает ему лишь в тираже, который уменьшился катастрофически – почти в 300 раз. Но в четырехтомнике представлена исключительно художественная проза, да и то далеко не вся. И если отсутствие “Лолиты” еще как-то объяснялось, то “Камера обскура” отсутствовала без объяснений. Теперь к романам, повестям и рассказам прибавлены стихотворения, драматические произведения, эссе, рецензии, переводы и даже интервью. Это тоже не всё. Нет ранних стихов, которые Набоков не хотел перепечатывать, нет – “ввиду большого объема” – пятиактной “Трагедии господина Морна” (1924), нет писем, нет лекций... Что-то, наверно, еще не выловлено в периодике. Далеко не исчерпаны архивы.
– Это не полное, но единственное полноценное издание Набокова, – говорит Александр Долинин, автор предисловий ко всем пяти русским томам.
Солидности пятитомнику прибавляют обширные примечания. Вот только их авторы сначала думают о пользе для науки, о коллегах-набоковедах. И лишь затем – о читателях. Заглянешь в примечания, чтобы уточнить какую-нибудь мелочь, а тебе заодно в приступе безоглядной щедрости тут же выложат наперед всё, что будет. Получай жвачку из Набокова до самого Набокова.
Попадаются и примечания, которые по делу ничего не примечают. Скажем, в “Других берегах” Набоков вспоминает няню: “Про Бову она мне что-то не рассказывала, но и не пила, как пивала Арина Родионовна...” Ну об Арине Родионовне комментатор, конечно, не упускает случая доложить подробно: кто такая, где родилась, когда и для кого взята в няньки. Но Бова-то при чем? А вот, оказывается, при чем: “Имеются в виду незаконченные отрывки и планы поэмы Пушкина о Бове-королевиче (1814, 1822, 1834), основанной на популярной народной сказке”.
Увы, совсем другая поэма Пушкина имеется в виду – “Оправданная лень”, и работа над нею датируется другим годом, 1916-м. Другими, стало быть, бывают не только берега. А вот и сами стихи, из которых Бова перешел к Набокову:
Ах, умолчу ль о мамушке моей,
О прелести таинственных ночей,
Когда в чепце, в старинном одеянье
Она, духов молитвой уклоня,
С усердием перекрестит меня
И шепотом рассказывать мне станет
О мертвецах, о подвигах Бовы...
Но если примечания ради примечаний, сойдут и планы поэмы о Бове-королевиче. Никто ведь проверять не бросится.
В. РАДЗИШЕВСКИЙ
Теги: Набоков В. В. Люди
|